И. БАРСЭЛ ПЛАСТИЛИНОВЫЙ ДОМ Человек, человек заблудился. Он лицо свое узнать торопился. Маска – крик, маска – боль, маска – ласка. И рассыпалась усталая сказка. К стихам Ирины Барсэл лучше всего подходит словосочетание «паутиновый звон». Всё ажурно, нежно и невесомо. Она словно бы ходит-скользит в облегающих ступни тесёмочных тапочках по коридорам своей памяти, встречая на пути «кентавренка», «белую лошадку с колокольчиком на груди», «маленького розового пони…». Она, вспоминая слова Ахматовой о Пастернаке, награждена «каким-то вечным детством». Причем детское мировосприятие не противопоставлено взрослому. Ибо взрослые – это те же дети, которых автор приглашает в пластилиновый дом «вышивать памятью» или играть в цвета, подбирая к ним неожиданные ассоциации. Солнечные лучи в её стихах «хрупки», и сам воздух «как будто умылся». Ирина Барсэл, как и любой поэт, пишет о самом главном: о любви, о детях, друзьях, но не сбивается при этом в сугубо женскую лирику, не злоупотребляет любовно-семейными мотивами, не зацикливается на «яде» печали, горечи разлук и вечных недопониманий. Её стихотворение, посвященное дочкам («Я – А»), отмечено какой-то космической нежностью и воспринимается в надземном ракурсе – «в волшебном и зеркальном преломленье», когда проясняется «суть времени, судьбы и даже имя». Поэт может с интимной трепетностью погрузиться в простые нюансы быта и столь же охотно выйти за пределы трёх измерений осязаемого вещного мира. Она – явно в гармонии с жизнью, хотя гармония эта всё же грустная: нет-нет да и возникнет вопрос: «о, неужели всё, что в жизни – жизнь?». Так или иначе, стихи Ирины Барсэл не исчерпываются исключительно детской тематикой и поэтикой. В них есть и некая кармическая эзотерика («Друзьям»), и попытка осмыслить неизбывный жизненный «карнавал», где столько «потерь, раздумий, встреч и расставаний». Автору книги присуще своеобразное чувство ритма, не совпадающее с усредненным, общеслышимым; свойственны интонации, передающие прежде всего собственное поэтическое дыхание. Поэзия Ирины Барсэл, безусловно, самобытна и в хорошем смысле слова неожиданна, хотя при чтении стихов не могут не возникнуть ассоциации с американцем З.Э. Каммингсом, нередко обращавшимся к маске «повзрослевшего ребенка», а особенно с Еленой Гуро, воспевшей «ёлочную» атмосферу детства, танцующего кадриль котенка, «небесных верблюжат». Впрочем, у современного поэта – свои «эхоотражения», своя «усталая сказка». Сергей Пинаев Черной птицей вспорхнула трубка. – Осень? Что ты кричишь? – Дожди? – Отпускаешь? – Меня? – Конечно. – Я? – Рисую тебя. Прости. 1980 КЕНТАВРЕНОК Мне от глаз твоих хочется жить, Превратившись опять в кентавренка, Приходить к уходящему в сон, Где живет голубой твой слон, И шептать: то – дождь, то – копытце, Если хочешь, возьми напиться… Ты – ответить, Но вдруг стучится… там, во сне, сне – стране безмолвия, Дождь огромный и туча темная. Я, послушная, все пойму И на цыпочках тихо уйду. Но потом я приду опять, Чтоб не дать тебе больше спать. Будешь, мучаясь, вспоминать кентавренка, небо, копытце, Высекающее небылицы 1980 ВОКЗАЛ. 23 мая Ждал, И ночью упала гроза. Легкостью Уходящего сонного дня; Дивностью Отлетающих прежних встреч; Звуками Разбудив дыхание свеч, Упала гроза. 1981 ДРУЗЬЯ Приходили, звонили, Смеялись, любили, Верили, маялись, расставались. Приходили – звонили, Спасали, топили, Спорили, мучались, Волновались, Уходили… Приходили – звонили. 1980 МОЙ СТРАННЫЙ СОН Мне сегодня приснились бомбы. Их вишнёвый, черничный град Так нелепо и симпатично Был рассыпан у ног наугад. Люди чудо собрать хотели, Но в испуге ложились дома. Умирали проспекты, скверы. Задохнулась бедой Москва. На своей черепашке-площади И «Блаженный» не устоял. Лишь в высокой небесной ратуше Долго-долго звучал хорал… 1984 МАСТЕР В его мастерской не горит уж свеча: Там нет никого, там нет ничего. Лишь память – старушка, бродяга, одна Сидит дотемна, вышивает слова На стенах на зеркале на потолке. И чудится, Будто везде буква «М», Но Мастера нет, он ушел, и пусты На лестнице гулкой его шаги. Лишь – память старушка, бродяга, одна К остывшей свече огонь поднесла. 1982 Мне хочется быть твоим кентаврёнком, Скакать вприпрыжку, играть с лучом, А вечером, светлячка пугаясь, В плечо уткнувшись, забыться сном. 1984 ВОРОН Я в суете московских бед состарюсь, И ворон черный прокартавит мне, Что время минуло, что время миновало, И ночь уж на дворе. 1983 Знаю, случится со мною Завтра, вчера, никогда. Встречусь мятежно с собою Той, что жила вчера. Встречусь не в зазеркалье Долгого, гулкого дня. Здесь, у порога Рая, Звонкой рифмой играя, Легкая и живая, Непостижи – мая. 1987 Подари мне, пожалуйста, милый, Белую розу в бокале из тонкого хрусталя. Чтобы когда-нибудь, Через годы, память меня позвала. А мне захотелось бы ответить, Но, зная краткость пути, Я вдруг оступилась бы, И ветер рассеял мои шаги… 1988 В моей судьбе так много перемен: Потерь, раздумий, встреч и расставаний. Как будто кто-то карусель заводит, И всякий раз, когда уже легко Вскочить на спину розовой лошадке, Выходит тот, кому не все равно, Кто будет мчать меня в веселой скачке. И мне приходится на краешек скамьи, Пустой и одинокой, словно в парке, опускаться… В моей судьбе так много перемен. 1986 ГОСТЬЯ Ты прислал ко мне Гостью, От которой я давно не ждала вестей. Захотелось скорее Нарядиться в нити лучей. Воскреситься, играя, В легкой памяти дней, Чтобы, все забывая, Ты не встретился с ней. Чтобы позже, когда мой наряд перестанет сиять, Ты не мог бы лицо мое угадать, Упрекнуть себя В памяти Гостьи своей, От которой, увы, Не осталось лучей. 1988 ПОДАРОК Я дарю тебе воздушного змея, Развеселого конька-горбунка, Чтобы он, хохоча и робея, Поднимался под облака. Утопал в гриве ветра-кочевника, Золотился о солнца бок, а потом, Разлохмачено рея, Вызывал детворы восторг. 1989 КАРНАВАЛ триптих Мои друзья ко мне на карнавал Прошли дорогой дальней и печальной. Той, на которой кто-то отставал, Тонул, любил, друзей не предавал, И очень жить хотел, и жить не успевал. Вертелся, каялся, в вагонах прозябал. Стихи писал, ворчал и узнавал, Тех, кто давно ушел… И забывал, Что впереди был праздник – КАР – НА – ВАЛ. * * * Мой карнавал был призраком ночным. Ему хотелось бабочкой резвиться. В ночной тиши раскинуть крылья птицы И виться, виться, виться, виться, виться До тех небес, где нет уже земли, А только точка, Только яркий импульс, Который манит, манит и дрожит, Переставая звездочкой светиться. Ведь ночь уже уходит… Что потом? * * * Мой карнавал закончился давно. Довольно! Праздник ночи кончен! Мои друзья уходят, но за что Тень одиночества опять пророчит? Опять нечеток след, И тень руки, Так часто ощущающая руку, Уже боится потерять себя, Блуждая лабиринтами разлуки. «Друзья ушли как будто невзначай». Они ещё придут: плащи в прихожей. И эта тень, застывши у окна, Им, верно, душу также растревожит. Как хорошо, что ночь уже прошла… 1986 СОН Я хотела, чтобы однажды Мне приснился старинный сон. Чтобы там, над часовней серенькой, была осень… И чтобы в нем Жили птицы, краски и запахи, Чтобы пахло прелым листом, Чтобы было морозно, и в воздухе Стрекотал паутиновый звон. 1986 Мне кажется, я оживаю: Строчки ворохом, В небе рассвет. Как будто бы приоткрылась дверь, и там, за ней, Грохот и приближенье моих коней. В упряжи, стройной и неспокойной, они Ждут груза, Который составят мои стихи. Кони стремительно сильные, Куда вы держите путь? Возьмите, если успеете, кисти мои, и пусть В яркости сочных красок, В непостижимом штрихе Узнается, угадается имя ея… 1989 Мой человек, как твой приход покоен. Я ждал тебя, Чтоб отдохнул мой дух. Он так устал скитаться, подневольный. Обласканный тобой, он вмиг уснул. 1991 МАСТЕРУ ВОЗДУШНЫХ ЗМЕЕВ Светлой памяти Коростылева Н.Ф. Мне мечталось, конечно напрасно, Чтобы Вы постучали в дверь и сказали: – С мочалом красным Я для Вас смастерил… Теперь, правда, Вам он быть может, не нужен. Может Вы повзрослели, Но Я запомнил тем, «детским летом», Всё из воздуха Ваше лицо. Как Вам в небо хотелось подняться, Кентавренком под ним скакать. Напридумывать небылицы И самой в них плутать и плутать. Я тогда подсмотрел случайно Ясность страсти, возникшей на миг, И придумал для Вас, забавной, Змея-ласточку сотворить. 1989 ДРУЗЬЯМ О, если я ещё когда-нибудь Приду в сей мир, Чтоб светом озариться, Я вас найду. Пусть в дальности пути Замрет вчерашний день, И память приглушится, Я вас найду. А если не судьба, И краткости пути я не предвижу, То там, когда-нибудь Своим теплом Я вас коснусь В притихших красках света. Я вас найду. 1991 В твой дом так сложен вход: Густая немота, глухая красота. Без воздуха окна я юркнула куда-то, Но вода, вдруг подхватив, находит берега. И вот уже без сил стою легка у дома… Сквозь стеклянные глаза Качаются пионы на окне, И «Даль» Гладанюка. И снится мне не небыль и не быль, А только боль Несбывшихся, но бывших прежде грёз, Которые пустой челнок унёс На пристань, где играют зеркала. Где угадать, узнать себя нельзя, В причудливых нарядах я – не я. 1993 Мне осталось немного идти: Может путь, может полпути. Позову, когда будет видна Крыша – небушко в два крыла. 1989 УЧЕНИК Ранним утром раннего лета Он принес мне алые маки. И огромное солнце утра Их коснулось началом дня. Зазвенели небесные крылья, Открылись дальние дали. И пошел он сильный и смелый Искать предначертанный путь. 1986 На погибель твою и мою Я тебя в свой дом позову. Чтобы ты потом остался одинок, Чтобы вечер тень твою сберег, Чтобы не было начала у конца. Всё. Доплакала своё свеча. 1992 ПЛАСТИЛИНОВЫЙ ДОМ Увы, из пластилина Я смастерю свой дом. В нем будут гнуться стены и крыша. А потом я раздобуду краски и сочиню слова. Они там приютятся на завтра и вчера. А если кто-то взрослый Мой изломает дом, То я построю лодку и вёсла, А потом я поплыву по речке И буду плыть всегда, Чтобы из взрослых кто-то Не изломал слова. Я буду с ними дружен. Сложу их как хочу: То радугой волшебной, то в небо полечу. А если повзрослею, то раз и навсегда Определюсь с цветами: Оранжевый – беда, Зеленый – добрый, Серый – усталость и тоска; Как Солнце, желтый – лето. А синий – никогда я не раскрою тайны. Он – мой. Его храню. Скажите, взрослых нету? Они оранж, угу. 1992 Память как невесомость: Плавно издалека Вдруг выплывают лица, звуки и голоса. Жаль. Вот опять уходит… Но ты не видишь спираль, Ту, по которой «сегодня» Уже рассекает даль. 1993 Мне кажется этой встречи Я очень долго ждала. К приходу её прозрачными Стали мои слова. Похоже, что в этой жизни Мы умираем раз сто, Чтобы потом, воскреснув, В себе посмотреть на то, Что права жить не имеет. А может, ещё на что… 1993 Время незаметно отступило, Рассекая грани в зеркалах. Вечер вдруг открылся. Паутиной память перепуталась, Вобрав прошлое, минувшее, иное, Что порой двоится в зеркалах. Грани так нечасто совпадают, Предрекая время, и тогда… Может, я сошел с чужого круга? Может, снова на круги своя? 1993 ЭХООТРАЖЕНИЯ Твой дух ослеп или устал, Я оживлять его не стала. На цыпочках душа моя Скользнула мимо, но сначала В долине воздуха одна В бескрайних сумерках летала. Затем, спустившись с высоты, Надев прозрачные пуанты, Проникла в зал, Где я и ты играли с эхом. Оркестранты, замедляя ритм, сменив мотив, Ловили удаленье звука, А он в крылах стрекоз тонул неуловимым. И разлука От слова «лук» или «разлук» Мелькала в эхоотраженьях. И был фатальный наш испуг так очевиден, Но мгновенье… И снова непонятных пут Едва заметное движенье… Как узок круг, как тесен круг, Концов – начал пересеченье… 1994 МЫСЛЬ А время стремительно мчалось мимо. Казалось, что время себя хранило. И в этой манере неузнаванья Мелькали проспекты, дома, мирозданья. Но в замкнутом круге стремилось время Промчаться мимо своих отражений. Поэтому в миг, когда времени мало, Конец был концом, а начало – началом. 1988 УТРО Я очень люблю просыпаться, Когда еще хрупки лучи. И воздух, как будто умылся, И влажен ещё… С высоты ничто не тревожит покоя. Всё нежится в воле, и всё Себя ощущает собою, Хотя не едино ещё. 1994 ДУХОВ ДОМ В суете бесконечных проблем Диким воплем от самых стен Дух мой воздухом наполнялся И, казалось, уже поднялся… Но вмешался неслышный мне Где-то там, внутри, в пустоте, Звук жужжащий или скрипящий. И возникло в кресте зеркал То, что прежде не замечал. Заиграли формы слепые, Полукруглые и немые. Мне бы глупой остановить, Дух мой выпустить, Чтоб мог жить… Ну а я, как будто больная, Бестолковая, неживая, Наблюдаю движенье форм, Разрушающее духов дом. 1994 Мы хотели подняться в небо, Чтобы там, внутри, отдохнуть. Попросили у наших ангелов крылья, А когда хотели взметнуть, Небо сводами осторожно прикрыло своды свои. Показалось, что невозможно Назад бескрылым идти. Мы пытались придумать сказки, Поспешно сложить стихи, Но звезды мигали, и было ясно, Что к небу ни с чем пришли. 1996 Духовный брат, Как долог мне твой путь. Ищу, ищу, Возможно ли свиданье? Или оно обречено блеснуть Лишь только там, На грани лет слиянья? 1993 Духовный брат, как долог был твой путь. Устала я почти неразличимый Искать твой взгляд в потоке серых лиц, Так очевидно простопостижимых. 1994 Нашему другу – Евг. Чистякову О, неужели всё, что в жизни, – жизнь? И в миг любой, Чертою обведенный, Сомкнется круг, в котором ты не жил, А только странствовал, мечтою вдохновленный. О, неужели всё, Что мы всегда, играя, Принимали за начало, Сместило грани и ушло туда, Где ты и я, конечно, не бывали. И милый друг, который много раз Давал нам руку, время рассекая, Уж не вернется, торопливый, в дом, Своим теплом разлуку унимая… О, неужели всё, что в жизни, – жизнь? 2001 Может, было, а может, нет, В глубине чужих сигарет Голос мой зазвенел тоскливо. И возникло в кресте зеркал То, что прежде не узнавал очень долго, Где всё уныло: Перекресток чужих дорог Из немых бесконечных тревог, Глаз вороний, пустое окно, Как невыпитое вино, В мираже дробились, играя, Может быть, опять предрекая Путь далекий. Зачем? Куда? Не пойму пока. Но вода, покачнувшись, устало застыла И меня на меня сменила, Узнаваемы снова глаза, Голос тихий, рука… Так смел перекресток зеркальных тел 1997 В этой жизни как будто бы не со мной, Будто с тенью моей случилось… Отворилась какая-то дверь, Я за ней очутилась. В многозначности тонких форм, Зазеркальных ликов Обозначился коридор, Весь из комнат свитый. Я послушалась и пугаясь отражений своих, пошла Посещать не свои квартиры, Те, в которых как будто жила. Я стирала, штопала, стряпала, Примеряла чужие следы, Не писала стихов, Заплатами, зашивала вещие сны. Время шло, И когда в последнюю Мне пришлось из комнат войти, Дверь открылась – и вдруг видение Обозначилось впереди. Оно было белой лошадкою С колокольчиком на груди, Шаловливым игрушечным мальчиком На моем настоящем пути. 1987 Нам мечталось вперед идти, Оставляя свет позади. Дни летели, мелькали, таяли, Холодели, звенели далями. Дни манили, томили, маяли, Озаряли, дарили далями. Пролетали года веселые, На добро и кураж готовые. Дни – кузнечиками, Дни – стрекозками, Дни – воронами-горевозками Уходили, прощаясь, таяли, Открываясь иными далями… Время – времечко, Дни – минуточки, Подождите еще хоть чуточку. Только эхо в лесу аукнется Да голубка-память – заступница. 1998 А на улице без названия, там, Где мытарь замерзший мой Примерял следы свои, тихо… Там сегодня вчерашний покой. Лишь играет ноктюрны сердце, Вспоминая былой уют, О словах, коим не было места, Кои вовсе не здесь живут… А у церкви Петра и Павла Купол также лемехом крыт, Лишь звезда над ним, что горела, Пока ещё не горит. Не пробил ещё час её сумерек. Время снова дает мне шанс. Вот по улице без названия Проскочил ночной дилижанс. 2001 Вот и пришло время нашей встречи Желтым, осенним днем. О паутинные тонкие нити Слышится сердца звон. Звон небывалого тонкого тона. Как паутина крепка. Нитью эфирной, Нитью незримой Ловит меня она. P.S. Я не боюсь паука лохматого. Осень уже пришла. Скоро пожухнет листва крылатая В холоде нового дня. 2001 ЖЕЛТЫЕ ОКНА Как страшно порой повернуться назад, Где желтыми дырами окна горят. Где память, как сердце, бьется И все вспоминать берется. Вот город, в котором я прежде была, Влюблялась, любила и даже жила; Где улицы запахами полны Вечерней травы, ночной муравы; Где верный товарищ и добрый собрат Уже под крестами, как папа, лежат; Где ветер тревожный натянет струну, И я, вместо «до», снова в «соль» попаду. И эта неточность – му?ка, мука?, А точней разлука. Как страшно порой повернуться назад, Где желтыми дырами окна горят, Чужие, пустые, немые, Похожие на иные. 2001 ТЕНЬ О Тень, Которой много лет иду вослед И вижу след. О миг, когда, волнуя и любя, Ты ждешь меня, О век! В беспутной сутолоке дня, Любя тебя. Плету смешные кружева На злобу дня. О Тень… 2002 Я – А Как будто бы в кресте зеркал Сошлись два века в повтореньях. О Господи, Как будто бы извне Открылся век над веком в удаленье. И мне послал изысканный излом В волшебном и зеркальном преломленье. В нем дивно было все наоборот: Суть времени, судьбы и даже имя, Которое искали я и ты, Прекрасно зная, что за сим хранимо. Не знаю почему, но это все Открылось мне в случайности случайной: Внутри меня на миг затихло все И потянулось в долгом ожиданье. Быть может, просто ошибаюсь я, Но миг над мигом встал через века. 1998 ПАМЯТЬ Как жаль, что в жизни все в последний раз. Но странно, память, память провожая, Так долго на ветру стоит одна, Как будто снова все переживая. Проходят дни, года, столетья – ей Неведом времени полёт хрониакальный. Ещё не замкнут круг былых страстей: Испугов, бед, любовей, новостей, Потерь, открытий и раздумий … Свет, И в нем все тот же хрупкий силуэт, Которому так труден каждый шаг, И он, Как будто по канату маг, Идет шажочком мелким, Но видна В пуантах мягких сердца немота. 2002 МАСТЕРОВЫЕ Быть может, это не двойник, а тень, Возникшая в зеркал пересеченье, Где открывается над веком век, Играя в совпаденья. И мы Как будто бы в кругу мастеровых, Со всех веков собравшихся, Чтоб ныне Продолжить их работу на полу В мозаичной и звездной пыли. 1998 Звучи, мой инструмент, звучи! В разбеге звука Так чуток ощущений шквал. Быть может, день прошел, А может быть минута… Я просто вспоминал… Со мной играли памяти картины: Из юности, из детства, из любви. Я вспомнил ароматы георгинов, Цветных ромашек цвет, И папиной руки, Меня коснувшейся, Чтоб потрепать шутливо, Мелькнувший силуэт… Звучи, мой инструмент, Звучи! Звучи! Звучи! 1998 Наверно, я слишком рано Выпустила её, И, тихая, улетела, Присев на чужое крыло. Долго, Так долго искала Я голос свой. В забытьи Письма перебирала, Писала чужие стихи. Ничто не падало тенью, Звуками не росло. Казалось, в небесном доме Забыли моё лицо. И не было сил напомнить Музыку, что жила, Которую гостья любила, Но взять с собой не смогла. 1984 Вот опять захотелось писать, Но я слышу: шаги уходят. И спешу бестолково догнать, Умолить, упросить подождать, Но я слышу: шаги уходят… 1987 У творчества нет вдохновенья. Все в пляске и скачке стиха Оно отдыхает мгновенье. И снова движенье. Куда?! 1981 Я тайно из этого дома ушла, В котором сначала, увы, не жила. Во мне настоящими были случайно Глаза, ощущения, голос, данный Не знаю кем, но насовсем. 1998 Памятью вышью на зеркале матовом Девку-плясунью, колдунью проклятую из моего стиха. Звонкую, гибкую, легкую, славную, Лишь иногда безнадежно печальную, Знающую всегда, Что ничего в моей жизни беспечного, Легкого, праздного, зачеловечного не было! Вот так да?! Вот от того-то, следы свои путая, Вечно красивая, дерзко-беспутная манит меня. А я? Долго смотрю ей вслед, Не узнавая след. 1988 Отпусти меня, отпусти Написать не мои стихи. Я хочу в свой забытый дом, Что затих без меня. И в нем, Нарядившись в рифмы живые, Пусть неправильные, удалые, Зазвенит возбужденный стих. 1998 ПРОЩАНИЕ Неужели же гостья, Что пришла холодна, молчалива, Навсегда возле встала И тихо застыла? Вот видишь, мамочка, Вас меньше… Неизменна старушка-смерть, Что в горе так пестра. Возникла полоса поминовенья, Болит И горько кается душа… 1981 Есть в звуках голосов любимых Печаль отверженных людей. Она из чешуи змеиной, из мук, Из воли, из дождей. Вот снова кто-то отлучился, И в тайной музыке стиха Балет аккорда пробудился И на рапиру ночь взята. 1982 ГОРОД ПИТЕР Мне город открылся. Я с ним прожила Две тысячи Сто девяносто два дня. Дыханием улиц, Игрою зеркал – Мой город меня то боялся, то звал. Но робко коснулась губами глазниц, И страшно мне стало: Вот он, – Где лежат Две тысячи Сто девяносто два дня, «Поэма», и Белый, и «Бесы», и я?! 1982 АССОЦИАЦИЯ ЛЮБВИ Она пришла ко мне во сне И в глубину небес попала. Легко и нежно там играла, Ждала меня, напоминала. А просыпаясь, вдруг пропала. Увидев всё наоборот, В зеркал послушных хоровод Не поспешила для начала. 1994 Из моего голубого сна ты выплетал кружева: Белое платье и белый грот, белое счастье у черных ворот. Стой! Не мой сон голубой. Белой молитвой тебя звала, Белыми стали колокола, А голубой кружевной мой сон Тихо заплакал у черных окон. Тут же чужая чья-то рука С грустью открыла мои глаза. 1981 ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ О, если бы ты знал, Как сердце сжалось, Когда пыталась Посмотреть назад… Разверзлось небо, Но не угадалось – Где ты и как? О, если бы ты знал, Какие муки Душа вдруг приняла… Ты не посмел бы Допустить разлуки И дал мне два крыла. 1987 На маленьком розовом пони Дочурки твои сидят. Привез их приветливый странник В твой чудо-чудесный сад. Там стаи сизых голубок, Воркуя, память хранят О том, что было когда-то, О том, что будет опять. Там белые птицы в небе Мелькают, как облака. А ветер-затейник заводит Шарманку свою иногда: О синей глубокой дали, О пристанях кораблей, О маленьком розовом пони, Придумавшем наших детей. 1998 АВТОПОРТРЕТ Я всё могу преодолеть, но время Заносит невидимку-плеть, Торопит в стремя. И я, как будто карусельный Шут, скачу, играя, Завод закончился, я жду, Все снова начиная. 2003 ПРАГА (ассоциация) А в пряничном городе Прага Прозрачные духи живут: Они не смущают кофеен, по улицам не бредут. Лишь ночью густой, крылатой, в разреженные часы Приходят в чужие замки, Смущая чужие сны. И в гулком безвременье времени, Как бархатные мотыльки, Мелькают чужие виденья, картинки бессониц, сны. В мозайке причудливой дали, Меняясь, как облака, Уже обозначили контуры предутренние дома. А в пряничном городе Прага Так тонко-хрустален рассвет. Я вижу в его зазеркалье свой, но чужой портрет. 2002 БЛИКИ В вечернее закатное окно Бросало солнце розовые шали. И, оттолкнувшись мягко от стекла, Они по стенам белками скакали. 2000 ХОРВАТИЯ (эскиз) Здесь всё условно: небо, воздух, дождь, И снова солнце, небо, воздух. От перемен не настигает дрожь – Её не помнишь. И куст оливы прямо под окном, И парусник гуляющий… Всё глуше Разбег волны у брачевской косы, всё тише. А птицы, что болтают меж собой, мелькая-тая, Играют, легковесные, с водой, Тебя не замечая. Здесь всё условно… 2002 ЛЕВИТАНОВСКИЙ ПЛЁС А город живет пароходами: На пристани без огней Усталые рисовальщики Снуют в череде людей. В безмерном пространстве времени, Пытаясь найти следы, Усталые рисовальщики Плутают, как я и ты. А город почти игрушечный. От ледниковых времен Хранит кладовые памяти, В которых мы не живем. 2002 КОСТЁР Триптих Я все искал тебя, учитель, Боле нам не случилось греться у огня. Учитель мой! Я снова у огня. Прости! Своей рукой неточной Я что-то пересек. И, не дождавшись дня, Ушел мой свет Дорогою песочной. Быть может, странники, Которых много дней Я принимал и провожал обратно, Не получали силы от огня И растворялись в воздухе стократно. Прости! Быть может, много лет назад Ошибся ты, мне факел отдавая, Которому служить пытался я, Внутри себя его отогревая. Но свет ушел. * * * Из тьмы, из немоты Я бросился, пути не разбирая, И вдруг, увидел странный силуэт: В лохмотьях пестрых, быстро убегая, Он что-то прятал, с кем-то говорил, Припрыгивал. Молился ли? Молил? Я в этот миг его остановил, Но яркий свет нас сразу разделил, И я увидел свой костер, друзей, Учеников, приятелей – людей, Которые опять пришли сюда, Забыв про похитителя-шута. Учитель мой! Я снова у огня. * * * Не шут, и не поэт, и не герой, А просто так: эскиз, ноктюрн, невстреча – Пришли к костру, безмолвные, в ночи, А тени вьются в немоте предтечи. * * * Как мало нас осталось у костра. Мои друзья ушли расставить вехи, Чтоб ни одна упавшая звезда Не затерялась в сумеречном свете. 2002 ШОКОЛАДНИЦА. 26 апреля Ю.С. Был воздух разрежен, И синие блики Над кофе остывшим ползли. Она положила эскизы к портрету На стол, где лежали стихи. А время, листая вчерашние дали, Впустило кого-то ещё. И он, рассекая года и печали, Присел на диван. И никто Ни словом, ни жестом, ни легкостью звука Единого не пересёк. Лежали отдельно стихи и эскизы, А Мастер всё пил кофеёк. 2002 ОН Я устало сомкнула глаза И увидела ангелов стаю… – Ты откуда пришел сюда? – Я всегда тебя провожаю. – Столько лет, столько зим, столько дней Я, тебя не видя, скучаю. – Не волнуйся и знай, что я, Я всегда тебя провожаю. 2002 СФИНКС Под небом без времен, Вмещая грани Всех смыслов, Невозможных и простых, Так одинок И так незаменяем, Так вдохновляемо красив. Прошу тебя, очнись И в наше лихолетье Ответь нам: да ли? нет ли? почему? Так молчаливы тайны, Так случайны, Как, впрочем, всё, Подвластное Ему. 2002